Годар кажется безграничным. Больше полувека с его именем на устах живут своей жизнью на последнем дыхании маленькие солдаты синефилии. Так жил и один из отцов‑основателей «Сеанса» — Сергей Добротворский. Образ Годара — его едкую сигару, очки, колючий взгляд — часто помнят лучше его фильмов. «Я пробовал собрать разрозненные осколки в целое, но потерпел неудачу. Я не хотел подражать. Но, видимо, кино Годара сопротивляется идее проекта и тяготеет к фрагментарности не только изнутри, но и снаружи», — так десять лет назад начинал свою статью о Годаре автор «Сеанса» Владимир Лукин. Жить и сопротивляться — это так по‑годаровски!
В сентябре 2022‑го он умер. Мы сделали паузу, выждали время, думали, что он успокоится. И были посрамлены: Годар все еще успешно сопротивляется — не хочет становиться проектом. Он иллюзорен и буквален, структурен и в то же время предельно разрознен, как крона распустившегося или увядшего по осени дерева (о да! так еще больше лакун, пауз, умолчаний). Всем своим грандиозным собранием сочинений Годар напоминает: движение в кино создается не картинками на пленке, а обтюратором, который перекрывает идущий из киноаппарата свет, — тьмой между светом и светом. Кино — это умение время от времени закрывать глаза. Давать себе право на отсутствие. Чтобы затем возвращаться.
Что ж, в этом номере мы пошли за героем в его нежелании становиться монументом самому себе, автобиографией, корпусом работ. На первый взгляд этот журнал — собрание разрозненных эссе. Здесь нет привычной для портретных номеров «Сеанса» логики. Мы не пытаемся охватить всю фильмографию, дать оценку каждой работе, воспарить над автором в мнимой объективности. Годар завещал «показывать и одновременно показывать себя показывающего». И мы следуем за ним: на этих страницах много личной речи Годара и тех, кто его смотрит, много чувств и впечатлений — и мало академических трактовок, недостает аналитики. Мы не ставили авторам четких задач — мы просто спрашивали: «Что вам интересно в Годаре?» Многие ушли от ответа. Многие попросили время подумать и не вернулись. Многие написали совсем не о том, о чем мы хотели бы почитать.
Годар умер и отдаляется от нас медленно и неизбежно. Мало кому одиночество шло как Годару, и мало кто так умел: уходя за горизонт, оставаться всегда рядом. Швейцарский анахорет, на пресс‑конференции своих последних фестивалей он являлся в виде крошечного прямоугольника, вертикальной картинки на экране смартфона, чертиком из коробки — и в этом смысле он был, конечно, современнее любого современного режиссера. Между Годаром и кино стоило бы поставить знак равенства. Годар умер. Кто скажет, что умерло кино? Годар бы точно не стал.